11:45 30.10.2009 | Все новости раздела "Объединенная Гражданская Партия"
Куропаты: мир под соснами
Давайте поразмышляем о Куропатах, но не в привычно–традиционной плоскости «мировоззренческой битвы». Настало время, чтобы общественное мнение, каких бы взглядов люди ни придерживались, пришло к пониманию аксиомы: Куропаты — не место поиска исторической истины! Куропаты — это трагический урок для общества: агрессивные доктрины, какие бы благородные цели ни декларировали, если приводят к гибели людей — аморальны. Отсюда и вопрос: какое место в общественном сознании должны сегодня занимать Куропаты?
Летним днем 1988 года в редакцию «Родника» («Крынiцы») на Киселева зашел какой–то человек и его привели в мой кабинет, редактора отдела публицистики журнала. Он никак не отрекомендовался, просто, как говорят журналисты, предложил «тему». За деревней Цна, сказал человек, есть небольшой лес, так это вовсе никакой не лес, а кладбище, там в конце 30–х было расстрельное место НКВД. Сосны посадили позже, для маскировки. Больше человек ничего не сказал и ушел. Редактор «Родника» Володя Некляев загорелся, коротко кивнул: «Действуй». На редакционных «Жигулях» мы подъехали к Цне, дороги не было — лес и лес, кругом поле. Походили–походили да уехали... Но в воздухе тогда носились разоблачения мрачной эпохи, на волю вышли «Архипелаг ГУЛАГ», «Крутой маршрут» и «Колымские рассказы». Мы тоже отбросили сомнения и послали в набор маленькую заметку о бывшем «спецучастке» НКВД под Минском. Но журнал делался — тогда, во всяком случае, — почти три месяца, и человек, пришедший в «Родник», не дождавшись материала, пошел в Академию наук, к археологам, которые, оказывается, уже кое–что слышали об этом загадочном месте. И вскоре в «ЛiМе» появилась статья З.Позняка и Е.Шмыгалева «Куропаты — дорога смерти», были проведены первые поверхностные раскопки и в окрестностях деревни Цна–Иодково подтвердился факт тайного массового захоронения. После статьи в «ЛiМе» захоронение получило мировую известность как «Урочище Куропаты».
Газетную новость встретили в штыки. Ортодоксы, а их тогда было не счесть, изо всех сил стали опровергать простую в сущности истину: раз людей расстреливали, а с этим и тогда уже, после ХХ съезда КПСС и массовых посмертных реабилитаций, никто не спорил, значит, их и хоронили.
«Возможно, так и было, — кричали ортодоксы, — но где–то, только не у нас. У нас такого быть не могло...»
Почему «не могло», что, здесь в 37 — 38–егг. процветала отдельно взятая «эра милосердия»?
На этот простой вопрос защитники чужого «мундира» отвечать не хотели, потому что не могли. Но и не отступали, зачем–то взвалив на себя роль непрошеных адвокатов событий, которые, безусловно, нуждаются в серьезнейшем — без гнева и пристрастия — осмыслении, но никак не в бессмысленном их отрицании...
Так в конце 80–х Куропаты оказались в центре острейшей полемики, впрочем, даже не полемики, а самой настоящей борьбы. Причем, как это водится в наших широтах, безо всяких правил и приличий... Помню, как один из секретарей минского горкома партии с исказившимся от ярости лицом втолковывал мне, что поскольку, мол, БНФ «родился в Куропатах», то там же «мы должны его и похоронить»... И хотя правда всегда острее того легендарного шила, которое не утаишь в мешке, приверженцы идеи, что Куропаты — вовсе не кладбище, а нечто «иное», т.е. абсолютно не представляющее общественного интереса, вызывали из тьмы такие уродливые мифы, что даже тогда, в начале 90–х, они казались совершенно кощунственными. Пиком идиотизма было появление в Минске «очевидца», который уверял, что в 41–м году «лично был в Куропатах», где «отбывал срок» по гестаповскому делу... Константина Заслонова. «Очевидец» в ярких деталях вспоминал, как урочище под Цной было превращено в концлагерь, и убедительно рассказывал, что с дороги в лагерь вели написанные готическим шрифтом и по–русски указатели «Нах Куропатен». Несмотря на то, что в 41–м году никто и слова такого не слышал, кроме местных крестьян, по–свойски называвших полевые цветы, — «очевидец» бросил на угли разгоряченных умов свежую мысль. Вроде бы в ноябре 41–го года из Гамбурга в Москву везли немецких евреев, которых вермахт должен был использовать в качестве «переводчиков». Но когда немцев погнали от Москвы, то нужда в «переводчиках» отпала, их, по смелой версии «очевидца», привезли под Минск и расстреляли. «Очевидец» все это «лично видел», ручался и потому немедленно стал любимцем «правоверных». Поскольку «подтверждал» простую и приятную мысль, что НКВД, может, и не церемонился с «врагами народа», но никого не убивал, не хоронил и, стало быть, вообще о чем шум? Не плакать же, в самом деле, о каких–то «гамбургских евреях»? Эта дикая история была широко распубликована в тогдашних минских газетах, «очевидца» чуть ли не носили на руках, но никто почему–то не задал ему самого простого вопроса: а что и, главное, кому вообще могли «переводить» зимой 1941 года под Москвой евреи из города Гамбурга? В вермахте все и сами неплохо знали немецкий, а русские крестьяне в подмосковных деревнях вряд ли нуждались в услугах несчастных гамбуржцев, которые вообще не могли связать по–русски двух слов... Кому нужны были под Москвой такие «специалисты»? Правда, один любопытный нашелся и задал «очевидцу» парочку острых вопросов... Ответы просто ошеломили неразборчивый идеологический бомонд. Выяснилось, что «друг Заслонова» вовсе не был ему другом, а служил всю оккупацию полицейским на Кубани, затем в суматохе прибился к Красной Армии и теперь звякает фальшивыми медалями и нагло получает фронтовую пенсию. Следователь прокуратуры Янис Бролишс, способный человек, жаль, не знаю его дальнейшей судьбы, сильно прищучил тогда очумевшего от безнаказанности «очевидца», и, как я понимаю, у того были немалые неприятности.
А сеча продолжалась... Причем любое историческое и фактическое сомнение толковалось против истины.
Например, когда археологи обнаружили в Куропатах немало женских останков, история приняла совсем уж гротескный оттенок. Ведь тогдашний шеф КГБ БССР Э.Ширковский публично и ответственно заверил общественность, что за всю эпопею 37 — 38–го годов по решению внесудебных «троек» и «двоек» в Белоруссии была расстреляна всего лишь одна женщина — стало быть, Куропаты никак не могут относиться к «расстрельному спецучастку». Эта «справка» вызвала очередное ликование ортодоксов. Но ненадолго, на пару лет. По личному разрешению Б.Ельцина в Минск, в прокуратуру, прибыли из Москвы рассекреченные документы, а именно «списки № 1», выездных заседаний военной коллегии Верховного Суда СССР. Этот «карающий меч» Вышинского каждый месяц заглядывал в Минск, и заготовленные местным НКВД расстрельные списки–приговоры, скрепленные на трибунальских заседаниях подписями армвоенюриста Ульриха и диввоенюриста Матулевича, немедленно приводились в исполнение. Тогда и выяснилось, что военная коллегия в каждый свой визит приговаривала к расстрелу и по 30 — 40 женщин, обвиненных в «измене Родине», «терроре», «шпионаже». Вот почему из земли извлекли столько женских останков. Надо полагать, что Ширковский все это знал, но Ширковский знал и другое: от него, «старого чекиста», ожидают не правды, о которой он, несомненно, был хорошо осведомлен, а нужной порции густого тумана.
Но все равно одна за другой тайны Куропат раскрывались...
Шли годы, однако борьба не утихала. Для установления истины понадобилось несколько официальных расследований... Ортодоксы по–прежнему настаивали: почему это среди останков покоятся христианские крестики, еврейские магендавиды, даже монеты? «Ведь если людей везли из тюрьмы, — кричали они, — то там их должны были обыскать, изъять лишнее». Историки и другие знающие люди терпеливо разъясняли фомам неверующим, что пик расстрелов пришелся на 1940 год, когда с территории Западной Белоруссии и Виленского края сюда привозили людей, которых по «классовым критериям» в Минске лишали жизни. Это были коммерсанты и политики, чиновники и судьи, крестьяне–землевладельцы и фабриканты. В Белостоке, Волковыске, Гродно и Вильне, им объявляли о направлении в сибирскую ссылку. Но поезд с запада шел только до Минска, затем обреченных «в пешем порядке» гнали с вокзала во двор тюрьмы на Володарского. Чин чином оформляли вещи, даже выдавали какие–то квитанции (две, на имя Мовше Крамера и Мордехая Шулескеса, были несколько лет назад найдены при очередном расследовании), затем их сажали в грузовики и везли в направлении деревни Цна–Иодково за высоченный зеленый забор... Обыски были не нужны. Судьба «классово чуждых элементов» уже была решена в Москве, сообщена в УНКВД западных областей и Виленского оперсектора, освящена подписью небожителей из всесоюзной лубянской «тройки» — комиссаров Кобулова, Меркулова и начальника первого спецотдела майора ГБ Баштакова.
Так было!
Но тайное становится явным, а время лечит все, даже раны, которые так старательно разрывали и которые так остро тревожили общество.
Сегодня Куропаты утратили огнеопасную составляющую, которая в конце 80–х являлась инструментом борьбы. В сегодняшней суверенной Беларуси совершенно иная общественно–политическая ситуация. Новые поколения политиков, каких бы взглядов они ни придерживались, никоим образом не несут моральной и юридической ответственности за эксцессы 30 — 40–х годов. Нынешние ответственные (!) политические элиты уже не мучает вопрос 20–летней давности — написаны сотни книг и монографий, мемуаров, исследований! — все уже ясно. И пусть — по христианским канонам — «мертвые сами хоронят своих мертвецов». Другое дело, что, очистившись от скверны, приобретя иммунитет, научившись наконец ценить человеческую жизнь, все мы должны понимать, что и очередная «охота за призраками», и всевозможные спекуляции на трагедии не несут ничего нового, а лишь способны вывести общество на новый виток противостояния. Который, в конечном счете, неизменно приводит к новым Куропатам. Сегодня еще есть люди, которые бредят «демократическими трибуналами», однако почти что в духе Василь Василича Ульриха, и мечтают о расправе со «сталинщиной», которая давно уже стала историей. Есть и люди, которые видят будущее только в прошлом — не для них пишутся эти строки, — они ничего не забыли, но ничему не научились.
Война за свое, сугубо личное толкование истории уже не горит, но кое-где тлеет «прысакам» неаргументированной злости. В избытке — версий, догадок, фантасмагорических комментариев на заданную тему. Вместо многолетней стены молчания низвергаются водопады не всегда умных интерпретаций...
Но имена палачей известны!
Но абсолютно все жертвы «красного колеса» на сегодняшний день реабилитированы...
Зачем же тащить мертвых с погоста?
Здесь необходимо важное уточнение: в Беларуси жертвы реабилитированы юридически, но место их упокоения — Куропаты — так и остается для некоторых ареной для сведения политических счетов!
Работая в «Народной газете», я не раз выступал на эту тему, помнится большой материал 1990 года под заголовком «Пляска на костях».
Но кого может убедить газета?..
В Куропатах как в зеркале отразились все парадоксы и противоречия времени. Пока одни продолжали защищать «престиж» ушедших времен, другие с еще большим пылом воевали с тенями прошлого. И как всегда, в нашей истории причудливо смешивались романтизм с прагматизмом, матерое политиканство с искренней попыткой молодых понять общее прошлое, отцов и себя. Юные, горячие волонтеры бесстрашно ложились под колеса равнодушных грейдеров, расширявших дорогу, расчетливые политические вожди возглавляли колонны и произносили пылкие речи, окрестные жители устраивали под соснами пикники, энергичные девелоперы пристраивались под шумок возвести в «живописном месте» (в Куропатах!) изысканные виллы для богатых. Глупые и бесчувственные окрестные подростки раскапывали могилы и ломали установленные добровольцами памятные кресты.
К сожалению, по ходу этого многолетнего мрачного спектакля не очень–то напоминала о себе местная власть...
По–моему, пришло время громко и внятно сказать: Куропаты — это кладбище, причем кладбище, если можно так выразиться, общенационального масштаба. Здесь, под соснами, покоятся останки очень разных людей, детей великого и трагического XX века. Последний приют в Куропатах нашли крестьяне и чекисты, священники и поэты, атеисты и верующие белорусы, евреи, поляки, русские, украинцы. Бог весть их имена!
Безжалостная судьба века–волкодава, века утверждения и краха политических доктрин объединила судьбы Куропатами.
Мир их праху!
...На кладбищах не принято шагать колоннами, петь песни и повышать голос. Кладбище заставляет быть добрее, задуматься о вечном и помолиться в душе. Безмолвные куропатские сосны, кроме того, в любую пору года навевают доброму сердцу мелодию, которая органично ложится на простые слова: «Это не должно повториться!»
В нашей стране есть много больших и малых мемориалов, обращенных не только к героическим, но и к трагическим вехам общей истории.
Куропаты с ними в одном скорбном ряду.
Об этом мы и говорили на проведенном редакцией «круглом столе».
Павел ЯКУБОВИЧ.
В конференц–зале «СБ» прошла дискуссия, в которой приняли участие:
— Майя Кляшторная, научный руководитель мемориальной зоны «Куропаты»;
— Андрей Климов, член Объединенной гражданской партии, депутат Верховного Совета 13–го созыва;
— Игорь Лашук, ксендз, настоятель римско–католического прихода св. Иоанна Крестителя в Минске;
— Николай Смехович, заведующий центром Института истории Академии наук, кандидат исторических наук;
— Павел Якубович, главный редактор «СБ».
П.Якубович: Давайте поразмышляем о Куропатах, но не в привычно–традиционной плоскости «мировоззренческой битвы». Настало время, чтобы общественное мнение, каких бы взглядов люди ни придерживались, пришло к пониманию аксиомы: Куропаты — не место поиска исторической истины! Куропаты — это трагический урок для общества: агрессивные доктрины, какие бы благородные цели ни декларировали, если приводят к гибели людей — аморальны. Отсюда и вопрос: какое место в общественном сознании должны сегодня занимать Куропаты?
Н.Смехович: Я хотел бы обратить внимание на важность рассматриваемой и обсуждаемой темы. Общество, безусловно, должно помнить и знать свою историю. И светлые, и трагические страницы. К этому надо подходить объективно, это наше общее прошлое. История не должна разделять общество, а наоборот — объединять. Более того, тема Куропат не должна носить политического характера. Наша страна — это исторический правопреемник советской государственной системы. Исторический, но не правовой. И потому Республика Беларусь как государство не несет юридической ответственности за те или иные события, происходившие в прошлом на ее территории. В том числе и за те, что произошли в Куропатах. Границами можно разделить народы, историю — нельзя, она у нас одна. Но у белорусов есть морально–нравственная позиция в отношении того, что было в истории. Потому убежден, что это наш моральный и гражданский долг — сохранить память о наших соотечественниках, которые покоятся в Куропатах. Сделать все от нас зависящее, чтобы такое не могло повториться. Но выступать судьями истории мы не можем.
П.Якубович: Понятно. Но все–таки, что нужно сделать, чтобы Куропаты получили наконец–то единодушное общественное признание? И со стороны государства, и со стороны политических партий, и отдельных, как принято говорить, граждан? Как сделать так, чтобы Куропаты стали для всех одинаково почитаемым местом, где каждый мог бы выразить свои чувства, воздать должное памяти покоящихся здесь людей? Чтобы те, кто приезжает в Беларусь, не видели бы в Куропатах злых последствий вандализма, ломаных крестов, следов кострищ и запустения.
Н.Смехович: Мне хотелось бы сказать несколько слов о предыстории проблемы. Почему так случилось, что мемориал не был создан? В конце 80–х было принято решение о возобновлении работы государственной комиссии по Куропатам. Тогда на партийном и правительственном уровне вышли соответствующие постановления по проведению нового этапа реабилитации жертв необоснованных репрессий. Работали различные комиссии, от Верховного Совета, от прокуратуры. Затем Советский Союз распался. Проблема в том, что в советский период в Беларуси, в отличие от некоторых других республик, не успели придать юридическую силу принятым тогда решениям. В том числе и о том, чтобы память о жертвах политических репрессий стала общественным долгом. Именно по этой причине, я считаю, у нас не был создан мемориал памяти жертв политических репрессий со своим символом... Тогда к Куропатам отнеслись как–то равнодушно, люди после краха СССР были озабочены своими проблемами. Их было можно понять...
П.Якубович: Возражу вам. К прошлому невозможно относиться абсолютно равнодушно. Нелепо скрывать, что в истории СССР была и многолетняя полоса политических репрессий. Но я согласен с вами, что Куропатам действительно не хватает какого–то объединяющего символа... Что вы думаете об этом, Майя Тодоровна?
М.Кляшторная: Я думаю, што гэта не так проста. Справа ў тым, что па Курапатах усе дзеяннi савецкiх чыноўнiкаў сведчаць аб тым, што яны былi, не ведаю, цi напужаныя маштабам таго, что адкрылася, цi напужаныя тым, што пасля гэтага трэба нешта казаць людзям, нешта рабiць. Што тычыцца ваенных гадоў, тут усё ясна. Прыйшлi чужынцы, палiлi нашы гарады i вёскi, стралялi людзей. А што тычыцца Курапатаў, тут гiсторыя настолькi цяжкая... Выходзiць, што рабiлася незаконнае знiшчэнне людзей. I тыя чыноўнiкi не маглi шчыра аб гэтым казаць. Тым больш, прымаць канкрэтныя рашэннi.
П.Якубович: Уважаемая Майя Тодоровна! Ваши слова были очень актуальны в конце 80–х годов. Тогда правда о Куропатах выглядела шокирующе — и это легко объяснить. Руководители КПСС, в том числе и в Минске, просто психологически не могли понять и оценить масштаб открывшейся правды. И XX, и последующие съезды партии сняли только тонкую завесу над чудовищными тайнами. Тем более что «оттепель» и реабилитации при «позднем» Хрущеве и при «раннем» Брежневе были свернуты, и ведомство Суслова приказало консолидированному общественному мнению отступить к скрижалям «Краткого курса ВКП(б)». Ничего удивительного. Старая партийная гвардия была сама в немалой степени причастна к эксцессам 30 — 40–х годов. И Молотов, и Хрущев, и Каганович, и Ворошилов санкционировали сотни расстрельных списков. Но люди сегодняшнего дня, какие бы должности ни занимали, каких бы взглядов ни придерживались, определенно не несут никакой ответственности за злодеяния 20 — 50–х годов. И, конечно же, должны относиться даже к самым мрачным страницам истории по–иному. С точки зрения сегодняшнего дня. На мой взгляд, Николай Владимирович (Смехович) верно заметил, что Республика Беларусь не является в этом смысле правопреемницей СССР. Мы должны были взять — и взяли! — из наследия Советского Союза лучшее, гуманное. И никому сегодня в голову не должно прийти восхвалять деяния Ежова, либо Наседкина, либо Пономаренко в 1938 году. Да, Пономаренко прославился в войне, и мы снимаем шляпу. Но его участие в «расстрельных» тройках, подписи под приговорами невинным людям — тоже правда истории, и потому никто не собирается делить с Пономаренко эту его тяжелейшую ответственность. Вроде бы не очень–то глубокая мысль. Но почему же мы сегодня сталкиваемся с откровенной конфронтационностью мышления? Что сегодня делить? После книг Шаламова, Гинзбурга, Граховского просто неприлично делать вид, что в истории есть безобидные и «белые пятна». Но правомерно ли бесконечно раздирать старые раны и усердно искать виновных, которых давно уже нет на свете?.. Есть тонкая народная поговорка: «Кто старое помянет — тому глаз вон». Есть и логическое продолжение: «А кто старое забудет — тому два». Но мне более понятна библейская заповедь: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Отец Игорь, я правильно выражаюсь?
М.Кляшторная: Адну хвiлiну. Я думаю, што правапераемнiкам павiнен быць кожны, хто жыў пры гэтых злачынствах i працягвае жыць. Мы ўсе правапераемнiкi. Зраблю адступленне. Быў сярод нас пiсьменнiк Рыгор Бярозкiн, якi прайшоў усю вайну да Берлiна. А ў чэрвенi 1941 г. яго выводзiлi з Менскай турмы на расстрэл. Але ён застаўся жывы. Яго закрыў ад куль сваiм целам той, хто акрываўлены ўпаў на яго. Вайну ён прайшоў пад сваiм iмем, потым служыў у Германii. А калi прыехаў пасля вайны ў Мiнск, яго выклiкалi на нейкi сход у Саюз пiсьменнiкаў i арыштавалi... I зноў катавалi 10 год. Ён, прайшоўшы вайну, нiяк не мог зразумець, чаму працягваецца тое, што было ў даваенны час? Чаму не бароняць яго ад гэтай несправядлiвасцi сябры i родныя, якiя на волi, чаму? Гэта было яму незразумела.
П.Якубович: Да, я был хорошо знаком с удивительным человеком Григорием Березкиным. Его судьба — сюжет для романа. Но меня под локоть толкает совсем не дух противоречия — я думаю, что этот вопрос, этот крик Березкин адресовал все–таки не рабочим МТЗ и автозавода, не сельским учителям. Этот мучительный вопрос был задан духовным лидерам того времени, так называемой интеллигенции. И в частности, руководящим деятелям Союза писателей, которые в то время, когда Березкина грызла заполярная цинга, безмятежно получали ордена, премии, восхваляли тогдашних вождей и величали себя «совестью белорусского народа». Вот к чьим заплывшим сердцам от имени «расстрелянного поколения» пытался достучаться Березкин.
М.Кляшторная: I сябрам сваiм, i новым пасляваенным кiраўнiкам ураду, ўсiм тым, хто яго добра ведаў. «Чаму ўсе маўчыце?» — бiлася ягоная iстота да тых, хто не ў кайданах.
Н.Смехович: Но сегодня стоит вопрос о памяти...
П.Якубович: И все–таки Куропаты определенно — не только память ради памяти.
Н.Смехович: Для того и нужно помнить уроки истории.
П.Якубович: Думаю, что сегодня Григорий Березкин мог бы получить честный ответ, почему тогда молчали его именитые современники. Хотя еще в 60–е годы Галич в балладе на смерть Пастернака, по–моему, на этот вопрос ответил...
М.Кляшторная: I калi мы зараз маўчым i не адкрываем для ўсiх гэту памяць? А ёсць людзi, якiя наогул не ведаюць, што такое Курапаты. Мы павiнны прадставiць Курапаты так, каб яны гаварылi ўсяму свету, тым, хто па гэтай дарозе едзе, хто жыве побач, хто жыве ўвогуле, пра тое, што адбылося. Курапаты павiнны быць такiм жа гiстарычным знакам, як Курган Славы, Хатынь, Трасцянец. Трэба, каб гэты сiмвал быў вядомы ўсяму свету.
Ксендз Игорь: Такая ментальнасць... Суседа забралi, а мяне не чапаюць, так я лепей прамаўчу. Мала хто б i сёння заступiўся, калi б такое адбывалася. Мы неяк спрачалiся, а калi б у наш час можна было свабодна, без пагрозы пакарання разбурыць, знiшчыць царкву альбо касцёл? Што было б тады? Дзiўнае часам адбываецца. Вось гэта душа народа ў нейкiм сэнсе... Трэба шмат малiцца, шмат працаваць...
У нас паўстае пытанне, каб лiквiдаваць смяротнае пакаранне. Я са Святога Пiсання прывяду прыклад. Калi Каiн забiў Авеля, Бог яму сказаў: што ж ты робiш? I тады ён апомнiўся. Але Каiн атрымаў знак, што ён братазабойца. I што цяпер будзе, падумаў ён, мяне таксама заб’юць? А Бог сказаў, а вось хто Каiна заб’е, я таго яшчэ больш пакараю. Можа быць, Курапаты павiнны стаць сiмвалам таго, што чалавек не мае ўлады над жыццём другога чалавека. Гэта месца забойства, месца працы Каiна. Але варта памятаць, мы не маем улады над Каiнам. Яго асудзiць Бог.
Панi Мая сказала, што Курапаты павiнны быць гiстарычным сiмвалам, знакам, як Хатынь, Трасцянец. Мне здаецца, на тым месцы павiнен быць мемарыял... Грандыёзнае збудаванне, а слова «Курапаты» лiтарамi напiсаць такiмi, каб з космасу вiдаць было. Там боль чалавечая, гэта боль усёй нашай зямлi... I зрабiць яго не за дзяржаўны кошт, а за ахвяраваннi ўсяго народа. Гэта будзе памяць аб усiх бязвiнна загiнуўшых на нашай беларускай зямлi, не iстотна, ў якiм часе. А колькi iх загiнула на нашай беларускай зямлi за ўсе вякi? Яны хацелi жыць на гэтай зямлi, за што яны гiнулi? Мой тата быў прыгавораны да смерцi, потым яму далi 25 гадоў. Пра пакуты таго часу я ведаю ад яго. А ў чым была яго вiна? Ён нiкуды нiколi не выходзiў з вёскi.
Н.Смехович: Вы правильно заметили, не надо при каждом случае постоянно апеллировать к власти. Я имею в виду вашу мысль о том, что мемориал должен быть построен не за государственный счет. Если это память граждан, если это долг гражданского общества, то это должно быть народной инициативой. И можно через «СБ» обратиться с таким предложением к народу. Ведь жертвами репрессий на Беларуси в 20 — 40–е годы стало немало людей. Практически нет ни одной белорусской семьи, которую бы в той или иной степени не затронули репрессии. И мне кажется, каждый человек будет чувствовать в своей душе святой долг внести свою посильную лепту в строительство мемориала. Думаю, да и ни одна из политических партий, ни одна из общественных организаций и ни одна из конфессий не останется в стороне.
А.Климов: Для меня Куропаты — это ощущение не просто нашей истории как одной из трагических ее страниц. И мне кажется, эту проблему нужно рассматривать несколько шире. Почему? На мой взгляд, Куропаты — это не специфическое преступление сталинского режима. Я бы рассматривал эти события, эти явления как продолжение гражданской войны с 1918 года. Массовые убийства, совершаемые одними гражданами страны против других граждан, можно рассматривать только в таком контексте. В этой связи идея мемориала, высказанная ксендзом Игорем, будет очень актуальна.
Интересен опыт Испании. Там именно генерал Франко инициировал создание мемориала памяти жертв гражданской войны. В наших условиях не важно, чья это будет инициатива — участников сегодняшней дискуссии или общественных организаций. Думаю, власть в большей степени заинтересована в том, чтобы рассматривать это событие в контексте исторической перспективы дальнейшего развития страны. Белорусы погибали, но они живут, они живут в своей стране. Они погибали за то, чтобы их дети могли жить на этой земле. И перекидывая мостик в начало 90–х, а с тех пор не так много времени прошло, мы можем рассматривать сегодняшний этап нашей истории как начало консолидации и, если хотите, примирения. Начало поиска пути к общественному согласию. Ведь, надо признать, в нашем обществе есть разные точки зрения, в том числе и на систему управления государством. Есть и те, кто недоволен ею. Со своей стороны государственная власть выражает свое недовольство действиями определенных политических сил. А почему бы нам всем не прекратить противостояние? Более того, объединиться и решать совместными усилиями стоящие перед страной проблемы. Как это было, когда гражданская война закончилась, прошли годы и все силы народа были брошены на борьбу с нацистскими оккупантами. Почему бы нам не объединить все силы, так сказать, в мирных целях и не работать на историческую перспективу?
П.Якубович: Мотивы у вас, Андрей, несколько апокалиптические. Все–таки гражданская война это не период, скажем, немецкой оккупации. В гражданскую войну один брат шел на Дон к генералу Краснову, а другой — к красному начдиву Сиверсу не из меркантильных, а из идейных соображений. Это были основные мотивы и сюжеты гражданской войны. А когда одна деревня в Минской области (Дражно) практически поголовно перешла на службу к немцам, а соседняя деревня (Поречье) стала полностью партизанской, то тут совсем иная подоплека. Дражненские полицейские патрулировали дороги, убивали партизан и окруженцев, расстреливали мирное население отнюдь не из–за любви к национал–социализму. Вряд ли они и слышали о нем. Но появилась возможность не работать, грабить и получать гарантированный паек. А партизаны из Поречья взяли в руки оружие по мотивам, которые не имеют ничего общего с дармовым харчем от СС. Это можно экстраполировать и на всю историю коллаборационизма и антигитлеровского сопротивления в Белоруссии. Согласны? Что касается вашей, Андрей, мысли о консолидации, — это, мне кажется, звучит конструктивно. Очень предметна мысль о необходимости внутренней консолидации перед вызовами XXI века. Говорю даже не о политике. Ведь природа чуть ли не ежедневно посылает нам самые острые месседжи. Это и изменение климата, и техногенные катастрофы. Сюда же отнесу развивающийся мировой кризис и вопиющую амбивалентность общественного мнения — в Джакарте, например, взорвали три мощные бомбы, но эта новость заняла всего лишь треть минуты на ТВ. Куда меньше, чем какое–нибудь нелепое ток–шоу... Так что очевидной становится незатейливая вроде бы мысль: всем нам надо быть более собранными и более мужественными. Вне зависимости от сегодняшнего контекста нас ожидают нелегкие времена. Очень хорошо, что сегодня уже не вызывает «протеста» идея формирования народа Беларуси как братской общности. У нас растет хорошая, патриотичная молодежь. Они знают, что есть прекрасный город Москва, и с удовольствием приезжают туда поработать либо отдохнуть. Они очень любят Варшаву. Но уже в крови понимание, что наша столица — Минск. У нас есть свои государственные символы, свои институции, есть свои традиции и своя история. Особое место в этой истории как объединительный символ просто обязаны занимать Куропаты. Более того, Куропаты должны стать объединяющим кредо, формирующим доброту и мужество, уважение друг к другу. Мне нравится мысль, высказанная ксендзом Игорем, что мемориал не должен стать какой–то государственной идеей. Обустройство (во всех смыслах) Куропат должно быть прежде всего общественной инициативой. Полагаю, что наш сегодняшний «круглый стол» и есть первый шаг этой инициативы.
М.Кляшторная: Гэты крок не першы. Грамадская iнiцыятыва ў гэтай справе не знiкала з моманту абуджэння людзей Курапатамi. Наш сённяшнi «круглы стол» распачаў сваю працу ў курапацкiм лесе, якi ўяўляе вялiзную, здаецца, бясконцую магiлу. Тут кожную суботу збiраюцца талокi, людзi парадкуюць магiлы, усталёўваюць надмагiльныя знакi, рамантуюць пашкоджаныя. Тут перакрыжоўваюцца шляхi праведнiкаў i вандалаў.
Акрамя iнiцыятывы грамадства, патрэбны ўдзел дзяржавы ў справе ўвекавечання памяцi ахвяраў. Падзеi, што пакiнулi нам магiлы «Курапаты», адбывалiся на дзяржаўным узроўнi. Дзяржава павiнна раскрыць гiстарычную праўду гэтых канкрэтных падзей, прынесцi прабачэнне i стварыць помнiк трагiчнаму часу i палеглым у курапацкiм лесе. Яшчэ i сёння людзi з добрай iнiцыятывай рызыкуюць быць зняважанымi там хапуном i звальненнем з працы.
П.Якубович: И что, были такие случаи?
М.Кляшторная: Малады чалавек, якi затрымаў двух вандалаў, што ламалi крыжы, перажыў такiя знявагi, ледзь у псiхушку не трапiў.
П.Якубович: Ну, как хотите, Майя Тодоровна, но я не сталкивался с таким фактом, что если человек задержал преступника, то его за это уволили с работы. Похоже, это очередная городская легенда. Но соглашусь с тем, что сегодня некоторая часть населения продолжает считать Куропаты чем–то таким... сомнительным. Это как раз печальное следствие многолетней и шумной «борьбы» вокруг кладбища. Пора и здесь многое пересмотреть. Во всяком случае, сказать спасибо тем молодым волонтерам, которые, не считаясь со временем, еженедельно, «толокой» приводят в порядок территорию, обновляют памятные кресты, даже выслеживают и сдают в милицию варваров–недорослей. Но от меня не дождутся доброго слова и те взрослые люди, которые неутомимо пытаются превратить Куропаты в филиал Бангалора и на кладбищенском «костерке» подогревают собственные амбиции. Пусть бы оставили Куропаты в покое! Эта «активность» недалеко ушла от «пассивности» тех, кто считает Куропаты соринкой в общественном глазу. Да, нужна помощь власти. Скажем, в Куропатах нужно отремонтировать ливневую канализацию, которая просто уродует мемориал, благоустроить подъездные дорожки, отогнать за установленное законом расстояние жадных «застройщиков» и т.д. — надо думать о том, что речь не идет всего лишь о смене «знаков». В том смысле, чтобы мы не столкнулись с очередной «заорганизованностью», чтобы вместо колонн с транспарантами политического содержания в Куропаты не устремились стройные шеренги мобилизованных «масс». С казенными венками и столь же казенными речами. Думаю, вы согласны с тем, что с Куропат надо снять искусственную политизированность, которая никогда и нигде не приводила ни к чему хорошему. Что касается вашей, Майя Тодоровна, идеи, что государство должно «принести извинения», то... Кто сегодня конкретно несет ответственность за 30–е годы? Компартия? Но и Калякина, и Голубевой, и иных членов современных компартий тогда еще и в проекте не было...
Н.Смехович: Настаиваю на своем тезисе: пора нам отвыкать от мысли, что главную и всеобъемлющую роль в обществе играет только государство. Мы никак не можем внушить себе самую простую мысль, что главное — это человек, а не государство. И именно от гражданского общества должны исходить все инициативы.
А.Климов: Я не считаю, что наша позиция до конца обозначена и консолидирована. Хотя мне очень приятно, что Павел Изотович поддержал мою идею сделать или попытаться сделать из Куропат национальный символ, который мог бы объединить нацию. Или способствовать ее консолидации, ее формированию как нации европейского государства.
Говорить, что проблема Куропат может уже сегодня каким–то образом помочь белорусам осмыслить себя самостоятельно, пока еще рановато. Я лично так считаю. Майя Тодоровна здесь абсолютно права. Этот процесс мы можем начать, мы можем высказать идею, но реализовать ее можно только силами государства.
Если эта идея будет поддержана, вторым шагом будет отмена смертной казни или хотя бы введение моратория.
П.Якубович: Наш разговор самым причудливым образом пришел к проблеме смертной казни. Но это все же совершенно иная проблема, не имеющая никакого отношения к Куропатам. Те, кто там погребен, отнюдь не жертвы юстиции как таковой. Это жертвы тогдашних политических установок...
А.Климов: Я имел в виду не политический контекст этого предложения. Я полагаю, что ксендз Игорь совсем другой в это вкладывал смысл. Гуманность. Если мы говорим о жизни белорусов, о возрождении нации в новом свете — не в таком кровавом, как в те времена, — отмена смертной казни может еще более способствовать гуманизации общества.
П.Якубович: В проблеме отношения общества к смертной казни есть много вопросов, на которые невозможно дать универсальный ответ. К кому должно быть гуманно государство: к жертве или к убийце? Но это не юридический вопрос, скорее, ментальный, даже теологический... Какой угодно. Но вернусь к теме — то, что Куропаты должны стать прежде всего мемориалом гуманизма, я на этом настаивал всегда и продолжаю настаивать. Это должно стать плотиной против возникновения тех доктрин, нравов и обычаев, которые в свое время привели к появлению Куропат. Вот это, на мой взгляд, самое важное и главное.
Ксендз Игорь: Чаму я звярнуў увагу на смяротнае пакаранне? Возьмем Хатынь i возьмем Курапаты. Ў першым выпадку прыйшлi фашысты i забiлi людзей, а ў Курапатах забiвалi свае сваiх. Як i Каiн забiў свайго брата. Гэтага не павiнна быць нiколi. У нас ёсць мемарыялы памяцi тым, хто загiнуў ад чужынцаў, а ад сваiх няма.
П.Якубович: Чужие, не чужие... XX век дал исчерпывающий ответ на вопросы о крови, почве, расе и других подобных материях. Кто из хатынских крестьян смотрел в паспорт украинца Васюры, палача Хатыни? Или что думали крестьяне Витебской области, когда их заживо жгли латышские эсэсовцы? Или очень уж интересовались женщины из новогрудских лесных деревень, когда их рубили сабли всадников «Казачьего стана»? «Свои» — «не свои»... Здесь надо понимать, что этническая принадлежность Васюры и солдат его батальона не имели никакого значения — жечь Хатынь ему приказали национал–социалистические фюреры.
Ксендз Игорь: Першы раз я такое чую наконт Хатынi...
М.Кляшторная: Фашызм можа быць любой нацыянальнасцi.
П.Якубович: Но вернемся к основной теме. Я согласен с Николаем Владимировичем — должна быть общественная инициатива. С ней мы обратимся в горисполком, в Совмин. Уверен, что нас поддержат. Когда я обратился к мэру Минска, уважаемому Михаилу Яковлевичу Павлову (дай ему Бог здоровья) за помощью, чтобы установить мемориальный знак подпольщице Маше Брускиной и ее боевым товарищам, Михаил Яковлевич немедленно откликнулся. Десятилетия не признавали имя этой 17–летней подпольщицы, которую повесили эсэсовцы. Ну «неизвестна» она и все тут. Почему нельзя было признать факт ее казни? И вот только через 60 лет 1 июля в Минске публично открыли памятный знак, вернули человеку имя. Благодаря государственной помощи, личному участию Президента произошло волнующее и важное для страны событие. На открытие пришли ветераны, подпольщики, партизаны, присутствовал практически весь дипломатический корпус. И это еще раз меня убедило, что в таком деле, как утверждение справедливости, гуманизма, нужно быть настойчивым и преисполненным желания довести дело до конца. Что касается Куропат, то будем просить и помощи у местной власти, чтобы навести порядок и облагородить территорию. Эти проблемы, конечно, никакое гражданское общество никакими инициативами не решит. Это под силу исполкомам. В том числе вопросы охраны, поддержания порядка на территории были бы не лишними. Пусть подключаются БРСМ, «Белая Русь». И «Молодой фронт» незарегистрированный тоже — хватит ярости, все — белорусы!
Н.Смехович: Но не следует забывать об одной вещи. Ведь наши граждане — это избиратели. И власть никуда не денется, она свое слово скажет. И еще. Вот как мы будем решать проблему Куропат без научного сопровождения, без участия ученых. Возьмите проблему определения даты. У каждого исторического события есть своя дата. Какой день, если так можно выразиться, будет днем памяти?
П.Якубович: Рановато об этом еще думать.
Н.Смехович: Должен быть какой–то день в календаре. То ли это будет день поминовения...
М.Кляшторная: Дзяды.
П.Якубович: Есть у нас Деды, есть Радоница... Да стоит ли смотреть на календарь, полагаю, что каждый может взять цветы и в любой день прийти на куропатское кладбище.
Н.Смехович: Это само собой. Вот вы говорили о «неизвестной» Маше Брускиной, имя которой стало известным только 60 лет спустя. А кто сегодня точно знает, кто там покоится в Куропатах и сколько там захоронено человек.
А.Климов: А что вы предлагаете?
Н.Смехович: Проблему можно решить только в комплексе. Надо подключать ученых, специалистов, общественность.
М.Кляшторная: У пачатку 60–х гадоў я працавала ў праектным iнстытуце. I калi будавалi кальцавую дарогу, дарожнiкi расказвалi, што адтуль вывезлi 4 самазвалы чарапоў i костак. Гэта толькi ў адным месцы, дзе распачалi зямляныя работы. Можна сабе ўявiць, колькi там людзей пахавана?
П.Якубович: Давайте выступим сегодня с инициативой, с обращением к нашим творческим людям. Объявим конкурс на лучший памятный знак. Отдавать это дело одной из конфессий было бы не совсем правильно. Там лежат люди самых разных конфессий. Уверен, много и атеистов. Там расстреливали и чекистов, и партийных работников, коса не щадила никого. Как вы смотрите, если мы объявим общественный конкурс? И когда к нам поступят первые предложения, мы пригласим экспертов и отберем какие–то варианты.
Н.Смехович: А почему мы отвергаем идею построить там каплицу? Люди захотят, к примеру, там помолиться за покой души убиенных. Я думаю, христиане, православные и католики придут к какому–то консенсусу.
М.Кляшторная: Што тычыцца мемарыялiзацыi, то я лiчу, што пачатак ужо ёсць.
Ксендз Игорь: Трэба падключаць усiх: i дзяржаву, i грамадскасць. I зрабiць манумент, добры, прыгожы, знак прымiрэння i памяцi.
М.Кляшторная: На жаль, ахоўная зона значна скарочана, нягледзячы на тое, што помнiк такога маштабу патрабуе большага. Дарэчы, Курапаты маюць статус гiсторыка–культурнай каштоўнасцi першай катэгорыi, што азначае яго мiжнароднае прызнанне.
П.Якубович: Вы считаете, что внутри мемориала никакой памятник не нужен?
М.Кляшторная: Ўсе помнiкi, што магла грамадскасць зрабiць, зроблены. Трэба працаваць далей.
Ксендз Игорь: Я згодны. Ля могiлак можна пабудаваць касцёлы, царквы. Гэта не забаронена. Тут толькi пытанне за праекцiроўшчыкамi.
М.Кляшторная: Але ў Курапатах гэта ўжо немагчыма. Што ёсць, тое ёсць. Курапаты павiнны цалкам быць мемарыяльнай зонай. Таму што гэта гiсторыя наша. А не проста магiла.
Н.Смехович: А посмотрите Пискаревское кладбище. Там сотни тысяч человек захоронены. Почему у нас подобный проект не создать? Почему надо оставить все так, как есть? Эти кресты скоро сгниют.
М.Кляшторная: Не, гэта толькi пачатак. Людзi там пастаянна працуюць, падтрымлiваюць парадак.
П.Якубович: Консервировать сегодняшнюю «cамодеятельность» тоже не очень хорошо. Кто–то пришел, поставил крест. А кто–то не поставил. Там вот стоит крест с надписью, что человек, Ф.И.О., был арестован Бобруйским НКВД и расстрелян. Думаю, что в Бобруйске тогда хватало, увы, земли для такого рода захоронений. В Куропаты для этого специально не возили. Но вот кто–то из родственников взял и поставил свой крест с табличкой. Это волнующе, это символично. Но не совсем цивилизованно, с моей точки зрения. Куропаты должны быть чем–то, извините за не совсем, может, точную аналогию, памятником сродни памятнику Неизвестному солдату. Считаю также, что возводить на месте братских могил нечто помпезное тоже не следует. Мне, например, видится, простая стела, на которой написано что–то лаконичное и доходчивое. Например, «Здесь похоронены люди...».
Н.Смехович: Пусть специалисты подумают, как лучше сделать. Это их, как–никак, работа. В 30–х расстрелы проводились во многих городах. Не только под Минском в Куропатах. Куропаты должны стать таким же символом памяти, как Хатынь.
П.Якубович: Согласен с Майей Тодоровной, что каждый пришедший в Куропаты должен поклониться этой земле, этим камням — Куропаты сами по себе памятник.
М.Кляшторная: Што такое Курапаты? Гэта месца, дзе расстраляны не толькi нашы бацькi, дзяды. Гэта месца, дзе расстраляна наша беларуская культура.
П.Якубович: Вы правы, Майя Тодоровна, но повторяю, что если мы опять отдадимся магии слов, то запутаемся. Мне кажется, что в Куропатах стреляли не только в культуру, науку либо земледелие. Вот, скажем, явно похороненный в Куропатах лейтенант ГБ Гепштейн, начальник 3–го отдела НКВД БССР времен 37–го года, какое имел отношение к белорусской культуре? А может, и имел... Допрашивал, скажем, вашего отца поэта Тодора Кляшторного...
Патетический подход, по–моему, ни к чему хорошему привести не может. Это политизированный подход — в Куропатах убивали людей. В юридическом смысле — реабилитированных. Их убивали во имя доктрины. Вот что самое страшное. И разве важно сегодня, кем были эти люди? Жизнь людей самоценна, будь то ксендз из–под Браслава, секретарь ЦК из Минска или крестьянин из–под Черикова... Или член Союза художников, или композитор.
У Солженицына, большого, на мой взгляд, путаника, который так рьяно боролся на словах против ЧК, а к концу жизни призывал голосовать «в президенты» за начальника СВР, есть в «Архипелаге...» много почти что крылатых выражений. Когда в 37–м году прибывший из Москвы старший майор Кашкетин расстрелял на станции Инта «троцкистов» — крупных деятелей Октября, — Солженицын подвел в своей книге итог: «Вот так в Заполярье догорела общепартийная дискуссия 1927 года». Волосы встают дыбом. «Свои» расстреляли «своих» прямо в вагоне, потом вагон подожгли и сбросили под откос. Если когда–нибудь на этом безымянном полярном полустанке установят памятник невинно убиенным, пусть бы это был обгоревший перевернутый вагон, напоминающий пассажирам курьерского Москва — Воркута о страшных временах, когда законом было: «Пой, как хочется нам, а нет — так устраним»...
Но, к счастью, все это — прошлые времена... А что касается нынешних... По моему глубочайшему убеждению, никто не имеет «эксклюзивного» права считать себя душеприказчиком Куропат, никто не должен, как говорил Мандельштам, «бабачить и тычить» других этой темой, никто не должен замахиваться на «приватизацию» Куропат — это общая горькая память, общий памятник...
М.Кляшторная: На тое i конкурс. Камiсiя вылучыць найбольш варты праект.
* * *
Вот такой интересный разговор состоялся в конференц–зале газеты. С чем, уважаемые читатели, вы согласились, а в чем бы возразили? Мы обязательно продолжим разговор о том, как сделать Куропаты местом, где люди становятся добрее и учатся лучше понимать друг друга.
Подготовил Иван КИРИЛЕНКО, «СБ».
Обсудить новость на Форуме